События в Букингемском дворце никак не изменили мою жизнь. Земля не горела у меня под ногами, песни не складывались в голове и даже бабочки в животе не порхали. Я с грустью представлял, что так приходит старость: притупляя чувства и размягчая мозги. А ведь буквально год назад я искал бы встречи с Миленой Сойер, не считаясь с обстоятельствами! Но в пятницу я больше интересовался грядущим корпоративом, нежели фантазёрами-Виндзорами. И чудесными незнакомками.
Редакционный праздник должен был подвести итог изнурительной борьбе между средствами массовой информации Британского Содружества за престижную награду. Хотя Гвен не стремилась заранее раскрыть интригу, офисные медиумы утверждали, что прям-таки обоняют эфирные возмущения и регистрируют покалывания подушечек пальцев. Это могло означать как лёгкое опьянение самих медиумов, так и высокую вероятность победы, а значит — получение премий и раннее наступление уикенда.
В два часа корпоративный мессенджер выдал оповещение: «В зоне отдыха главный редактор будет распивать шампанское, поедать торты и танцевать диско. Желающие приглашаются присоединиться или подсмотреть в замочную скважину». Заиграл олдскульный «Фрэнки Гоуз Ту Голливуд» и девчонки завопили от нестерпимой танцевальной чесотки. Дрю подгрузила программу «Дэнс-дэнс революшн», хищно мурлыкнула и ускакала в сторону нарождающегося танцпола.
Выглянув из-за мониторов, мы с соседом обменялись страдальческими взглядами. Ведущий рубрики кулинарной сатиры Бьёрнсон питал отвращение к поп-музыке, год от года всё более гейской. Витая в дыму трубочного зелья, он в такт со мной нервно передёргивался от мерзких звуков.
— Да ладно, брат, пущай бабы веселятся, — взвесив все за и против, разрешил он, — Это мужской мир, им здесь и так тяжело.
— Недавно по радио говорили о книге, где канцлер Германии — женщина, представляешь? — вспомнил я в тему.
— Хм, вот радость-то... Скажи ещё — президент негр! Ты только, слышь, при Гвен не болтай лишнего: возомнит о себе невесть что, а нам потом отдувайся. Ладно, давай, что ли, послушаем, какие испытания послал нам господь. — В прошлый раз мы попали на мытьё посуды и с тех пор опасались гуляний в офисе.
На пляже (так называлась зона отдыха), расчищенном от подушек и пуфиков, начиналась официальная часть пьянки. Фрэнки приглушил свой голливуд до невнятного бормотания, раскрасневшиеся корректоры и верстальщица ожидали речь главного редактора. Дрю с пирожным в руке приплясывала на месте, тихо шумя сервоприводами. Когда, наконец, подтянулись остальные, Гвен выступила вперёд.
— С новым годом, друзья! — испустив лучи счастья, воскликнула она и тут же захохотала над собой вместе со всеми. — Гатлинг, а ты чего не смеёшься? Из скромности или не очнулся ещё от рождественского загула? Ау, Гатлинг! Шестой номер сдаём через неделю! Ребята, на самом деле я не шучу: для «Замочной скважины» сегодня начинается новый год, год успеха и роскоши. Мы вошли в шорт-лист «Facepalm Awards 2011»! Кроме нас в номинации — только «Ивент Вьюэр»!
— И ему мы не конкуренты... — заметил дизайнер Кульман.
— Спасибо, кэп! Надеюсь, ты не думаешь, что быть вторым Самым Скучным Журналом Содружества — это поражение, верно? Вторые после бога — вот как говорят о нас в Сити! Ребята, онлайновый «Ивент Вьюэр» не публикует рекламу, помните? Это же сообщество обманутых юзеров, рыдающих над багами Виндоуз! Нам до их
уныния далеко, как до Луны! Их звериную серьёзность никому не переплюнуть! Ну и что? А ну-ка Бетти, скажи нам о подписанном договоре с HSBC на годовое размещение четвёртой обложки!
— Чтоб мне сдохнуть, если это не так! Рекламные бюджеты стекаются к нам в карман как проклятые!
— Вот! А всё почему? Надёжность источников, достоверность информации и строгий британский юмор — это всё мы, друзья! И даже ты, Гатлинг! Поднимем же бокалы, чтобы они никогда не пустели! Ждите премий! И сегодня короткий день!
Руки были заняты бокалами, но заслуженную овацию слушатели возместили криками «Ура!». Гвен благодарно улыбнулась и, пригубив вино, спросила:
— Ну и какая у нас культурная программа?
— Конкурсы! — выкрикнула молоденькая стажёрка. Но соплюшку перебил простуженный Ларсен:
— Отставить балаган, — однажды его заставили гонять пинг-понговый шарик между шеренгами рюмок. Больничная упругость резиновой груши, которой он поддувал этот шарик, навсегда травмировала его психику. — Джентльмены удаляются в курительную комнату. Надеюсь, дамы не сильно огорчены?
Нет, они не огорчились: Фрэнки уступил место Марку Алмонду, и дискотека утянула их танцевать. Зато огорчился я: на дымящих мужиков смотреть мне нравилось куда меньше, чем на пляшущих девчонок. Пусть молодость некоторых из них осталась позади, они не перестали быть женщинами.
В курилке обсуждалось предложение арт-директора провести вечер в пабе. Альтернативу — боулинг — отстаивал эйчар. Почтенное общество грозило распасться на два лагеря, но алкоголиков и спортсменов примирил всё тот же кадровик: пиво за мой счёт, но только в боулинге. Кегли вдруг представились арт-директору совсем в ином свете: «что ж ты раньше не сказал!», и выпивохи остались в меньшинстве. Тут как раз доставили лапшу и салаты, что пришлось всей редакции очень кстати.
Привычно согласовывая несогласуемое, джентльмены убили часа полтора, пока коммерческий директор не сказал: баста. Пора и о себе подумать. Свой долг перед коллективом мы выполнили. Учитывая ситуацию на пляже (теперь пел Элтон Джон), решили уходить по-английски, не прощаясь.
Однако вечеринка в зоне отдыха, тоже приблизилась к финалу. Дамы вспомнили о семьях, мелодии девяностых быстро утратили очарование. Редакционный этаж превратился в то, чем был всегда — в нежилое помещение, где, конечно, хорошо, но дома лучше.
Я уже стоял у лифта, когда подошла Дрю и передала приказ шефа задержаться на секундочку. «Скоро догоню вас», — пообещал я коллегам, боулингу и дармовой выпивке. В чём же я провинился? Краткая ревизия грехов показала тот единственный, который мог заинтересовать начальство.
Мои быстрые шаги гулко повторяло эхо. Это было неприятно: волнуясь, я начинал семенить, подобно балеринам на сцене, и никак не мог избавиться от этой привычки. Любое напоминание о постыдной суетливости бесило меня, но дойдя до аквариума, я взял себя в руки.
— Привет, Гвен. Всё ещё злишься из-за светской хроники? Так ведь никто ничего внятного не написал, ты же проверяла новостные ленты!
— Перестань! Хотя мог бы, конечно, и рассказать мне тайны королевского двора. Ходят какие-то дикие слухи...
— Но Дворец их не подтверждает, да? И вообще, Гвен, я такую страшную бумагу подписал, просто ужас! Там чуть ли не расстрел грозит за любой намёк... Мне не нужны проблемы с законом!
— Кстати о проблемах с законом... Подожди, получается, Виндзоров ты боишься больше тёти Гвен? Стоило бы тебя наказа-а-а... стоп! — Она попыталась исправить ошибку, но было поздно. Будто нарочно ждал этого, я переключился на новую роль. Значит, я тут не из-за прокола по работе! Всё сразу встало на свои места. Я с трудом удержался от улыбки, и Гвен нахмурилась, скрестив руки на груди — Чёрт, Джон, ну что мне с тобой делать?!
Я сидел в кресле, изо всех сил выражая смирение. Гвен стояла напротив. Её костюм формально следовал дресс-коду, а образ в целом бессовестно нарушал корпоративный этикет. Узкая чёрная юбка была не в силах скрыть женственность бёдер, белая блузка из последних сил удерживала напор молодого тела четырьмя нижними пуговицами. Лёгкий жакет задумывался, вероятно, тюремными вратами всему этому безобразию, но был настолько мал, что играл роль скорее виньетки для того произведения искусства, которое сделала из себя Гвен. Мужчины «Замочной скважины» прилагали немалые старания, убеждая себя в том, что главред — лишь бесполый коллега.
Присев на край стола, Гвен покачивалась в задумчивости. Немного погодя она зажмурилась и произнесла:
— Джон... нам придётся расстаться... ты уволен. С очерком про Аллерган вышла осечка, и теперь у журнала проблемы. Тобой решили пожертвовать...
— О, господи, Гвен! — Слова не имели значения, я ориентировался на знакомую интонацию.
— Прекрати, Джон! Я серьёзно!
Но остановиться я уже не мог. Игра развивалась по привычному сценарию: её угрозы, вымаливание мною прощения и, наконец, сладкая развязка. Я научился относиться к увольнению так же, как соседи паренька к постоянным крикам «Волки! Волки!». То есть без страха. Но бывали дни, когда директорат особенно сурово прессовал главреда, и тогда в игре следовало выложиться на все сто. Вероятно сегодня был именно тот случай.
— Боже мой... Мне душно... — Я побледнел и стал медленно расстёгивать рубашку. Гвен досадливо бросила: «Дурак» и прошлась по кабинету.
— Послушай, Джон, это правда! — Она сцепила руки и возвела очи к потолку. — Ну что мне сказать, чтобы ты поверил? У нас же есть слово для прекращения игры, помнишь? Пудель, кажется... Пудель, Джон! Всё, кончай свой стриптиз! Проклятье, да застегнись ты! — Всё было напрасно. Я сполз в кресле чуть ниже и теперь вытягивал рубашку из брюк. Она наклонилась ко мне, взялась за подлокотники кресла и выкрутила убедительность на максимум:
— Я же серьёзно!
Но чувствовалось, что Гвен приняла игру и её затягивает. Полутёмная комната с отключёнными давным-давно камерами, мужчина, который её хочет... Я выпрямился и потянулся к ней губами. Двухдневная щетина коснулась нежной кожи. Гвен коротко всхлипнула. Она отпрянула, и я встал с кресла. Моя рубашка сползла ниже, обнажив плечи. Во мне зазвучала мелодия, что-то похожее на Энигму. Женщины всегда любили смотреть, как я двигаюсь, любили чувствовать эту музыку во мне. Мы стояли так близко, что тягучий ритм песни передался и Гвен. Она наклонила голову, волна волос скрыла тонкое лицо: «Обожаю твой запах...» Я обнял Гвен и, мягко следуя мелодии, расстегнул застёжку под блузкой. Мы раздевали друг друга, а песня в нас всё не кончалась и не кончалась. Затем ритм изменился, гармония стала чуть тревожнее. Я смахнул на пол телефон и документы, освободив стол. Гвен обвила меня ногами, и мы превратились в одно целое. И вдруг всё исчезло во вспышке! «Спасибо, Гвен... Спасибо...» повторял я, задыхаясь от счастья.