Давным-давно замок Калзин принадлежал наследникам Марии Стюарт. Среди них были епископы и военачальники, придворные и помещики. Но время шло, и потомки весёлой королевы разбрелись по свету. Родовой замок перешёл в другие руки, а графский титул затерялся в ветвях генеалогического древа. Многие родичи разъехались в Америку, в Ирландию, в Европу. Но были и те, кто остался на южном побережье Шотландии, в Эйршире.

Один из них выбрал стезю католического священника и дослужился до сана настоятеля церкви святого Катберта в посёлке Мейбол. Он вёл праведную жизнь, в кошельке его водилось лишь слово божие. В жёны ему досталась благонравная шотландка, покладистая нравом и чтившая мужа не за страх, а за совесть.

Весной 1983 года в семье священника родился первенец. Девочка. "Ничего страшного, — подумал счастливый отец, — мальчик будет следующим". Но два года спустя жена снова родила ему дочь. "Зачем мне девочки? — кротко спросил её священник. — Роди мне мальчика, чтобы вырос таким же, как я, только стократ лучше. Чтобы исполнил мечты, которые господь не дал исполнить мне, чтобы продолжил дело рук моих!" Жена стала молиться ещё усерднее, жизнь её обратилась в житие. И вот, в 1988 году, милость небес снизошла на святого отца. Родился я, Джон Фрэнсис Кеннеди.

В середине девяностых годов прошлого века в Мейболе процветали только лужи. Но уж они-то удались на славу и казались чуть ли не градообразующим предприятием. Не приходится сомневаться, что взрослые видели в бескрайних водных просторах трясину, куда провалились их надежды на лучшую долю. Но детям лужи представлялись иначе — морями, где сражались великие армады, соревновались в скорости чайные клиперы и бесчинствовали флибустьеры.

В тот день я вёл галеон с западного берега на восточный, из Перу в Испанию. Вчера мой плот, размером с гостиную, играл роль линкора "Бисмарк", и серьёзные повреждения команда латала всё сегодняшнее утро. Двенадцать мальчишек толкали шестами тяжелогружёный индейским золотом корабль через Атлантику. Я не принимал участия в физических упражнениях: сын приходского священника имел достаточный вес в обществе, чтобы командовать судном, а не двигать его. Летнее солнце жарило на удивление сильно и над океаном висело белёсое марево. Под широкополой шляпой капитан Кеннеди улыбался от удовольствия.

До испанского берега оставалось пятнадцать минут хода. Нас взяли на абордаж через десять.

Два маленьких плотика, юрких, как бригантины, возникли из молочной дымки с обоих бортов галеона. "Отталкивайте шестами!" — закричал я. Пиратские кораблики выглядели игрушечными, но весь ужас заключался в том, что десант находился не только на их палубах. Десятка полтора головорезов плыли на спасательных кругах, надувных матрацах и автомобильных баллонах, держась за борта бригантин.

Условия игры запрещали галеону иметь защитников на борту — ничего, кроме груза, моряков и капитана. В бою мы не имели шансов, и мне кажется, я допустил ошибку, командуя отталкивать пиратов. Нам стоило

усерднее гнать плот к финишу. Ведь добравшись до берега, мы в любом случае выигрывали гонку! Но нет, абордажные команды полезли из воды, будто щупальца алчного кракена, и галеон остановился. Испанцев выкинули за борт, а я получил свой первый удар в лицо.

Это было так унизительно, так обидно, подло и дико, что я впал в какое-то безумное состояние. Плакал, выкрикивал грязные ругательства, лез кусаться. Но меня крепко держали и смеялись, смеялись, смеялись... Этот смех засел гвоздём в голове. Ночью он вырывался из щербатого рта обидчика и отравлял каждый сон хуже змеиного яда. Во взгляде прохожих я читал: "Тряпка! Проглотил оскорбление!" Этому следовало положить предел.

Всё хитроумие, все силы души бросил я на конструирование жестокого возмездия. И первым делом отточил фразу, которую собирался бросить в глаза врага перед тем, как низвергнуть его в ад. "Никто. Не смеет. Ударить. Кеннеди. Безнаказанно." Очень скоро мозаика мелких пакостей сложилась в чёткий план. Итогом должно было стать пожизненное клеймо "трус" на репутации недруга. Я успел даже назначить день Икс, но всё изменилось, когда отец провозгласил:

— Мой единственный сын, — мама носила двойню, однако священник не доверял её чреву, — сын, идущий вперёд с того места, где остановился я! Ты достоин бОльшего, нежели захолустная школа на краю Ойкумены! Я решил отдать тебя в столичный лицей. В Эдинбурге ты поселишься в пансионе родственницы нашей доброй прихожанки. Она присмотрит за тобой во время учения, а мы будем навещать тебя так часто, как позволит господь.

Отцовское слово прозвучало неожиданно и чудесно. Я моментально забыл о мести. Приключение! Ура! Прочь от косых взглядов, от Мейбола, от благонравной нищеты! Мне стукнуло семь, и ничто не могло омрачить радость. Даже вопрос "откуда средства на учёбу и пансион в большом городе у сельского священника?" А деньги, между тем, имели вполне конкретное происхождение.

Джеймс Кеннеди всю жизнь сторонился американских родичей. Почитал неправедными власть и влияние, полученные по праву рождения, а не нажитые тяжким трудом. Теперь же речь шла о судьбе сына, и святой отец убрал в комод свою гордость. Он потребовал помощи у троюродных кузенов. "Мы же Кеннеди в конце концов!" "Стало быть, ты больше не кошка, которая вылетит — не поймаешь?" — уточнил дядюшка Оуэн, и мой отец не посмел даже мяукнуть в ответ. Осенью я отправился в Эдинбург.

Здесь всё было, как в Мейболе. Только город окружал меня со всех сторон, да лужи встречались не так часто. А человеческая теплота встречалась ещё реже. Но жилось тут куда интереснее.

Вторая половина девяностых запомнилась коллекционерным бумом. Школьники собирали всё, что попало. Вкладыши от жвачек, пивные пробки, карточки футболистов, почтовые марки — и это лишь малая часть восхитительного мусора, который совершенно не интересовал никого у меня дома, но играл статусную роль среди городских подростков. Однако ничто не могло сравниться с крутизной коллекционирования пачек из-под сигарет. На второй год обучения я подсел на охоту за этими коробками.

Обычно самые редкие экземпляры попадались рядом с игорными притонами и на обочинах автомобильных трасс. Придорожные сокровища требовали кропотливого восстановления, а исследование помоек казино не редко сопровождалось побоями. Я бестолково испытывал удачу до тех пор, пока на встретился с Дейвом Джонсом.

Дейв обитал на ином уровне коллекционирования. Он делал деньги. Наше знакомство началось с того, что Дейв встрял в спор малолеток о самых ценных находках.

— Все ваши картонки ничего не стоят, все до единой. А вы — наивные неумехи, все как один.

— Не нравится — не слушай. Чего лезешь?

— Мальки, вы не понимаете, чем занимаетесь. Я сейчас добрый, хочу расширить кругозор подрастающего поколения. Открыть каждый ваш глаз.

— Ну чего ты привязался?

— Слушайте, неудачники: мне сегодня замечательно повезло. Так, как никому из вас не снилось!

И Дейв рассказал о многоходовой комбинации, приведшей к его обладанию неразрезанным печатным листом пачек сигарет "Космос" из советской России. Текст был отпечатан на казахском языке, и в него вкралась грамматическая ошибка. Весь тираж отправили под нож, но кто-то сохранил на память несколько листов. Цена каждого колебалась между ста семьюдесятью и двумястами фунтами.

— Понятно, — скучно отреагировали недомерки и разошлись по делам. На их взгляд рассказ Дейва своей полезностью не уступал теории струн для неандертальца. Только я попросил старшеклассника показать удивительный артефакт. Разумеется, Дейв послал меня к чёрту, но знакомство наше продолжилось. Через несколько месяцев он привёл меня поглядеть на торги коллекционеров. Так мне открылась вселенная экономики отбросов.

Забытый всеми кинотеатр на задворках Эдинбурга по пятницам шумел, как чаячье гнездовье. Здесь крутились крупные капиталы. Десятки тысяч фунтов постоянно переходили из рук в руки, стоимость коллекций и акции объединений коллекционеров оценивались по аналогам индексов международных бирж. Трейдеры кричали ломающимися голосами. Старшему не исполнилось и двадцати, младшему на днях перевалило за двенадцать.

Сам Дейв в этом мире уже не выглядел небожителем. Так, крепкий середнячок. Иногда он оказывал услуги своему другу. Вот этот мальчик, Лайонел, семнадцатый баронет Аппервуд, действительно являлся воротилой бизнеса. Полгода спустя, когда он захотел расширить парк поисковых команд, Дейв рекомендовал меня в качестве "свиньи".

Стандартная поисковая группа состояла из того, кто копался в мусоре, "решалы", способного отбрехаться или откупиться от большинства проблем, и "бойца". Я с радостью стал работать на Лайонела, и вплоть до выпускного класса пару раз в неделю участвовал в рейдах.

Мой последний поиск начался, как всегда, с приглашения. У школы на автомобиле ждал человек Лайонела. На сей раз это был Дейв.

— Не желает ли благородный дон подзаработать немножко монет нынче вечером? Или, подобно всем до последнего...

— Да-да, конечно, — оборвал я поток его красноречия.

За рулём сидела Хельга, наш боец. Раньше я часто работал с ней в команде, но никогда не видел в деле. Красотой она не блистала, говорила редко, но ценилась высоко. Маршрут зависел от меня, и я предложил объехать традиционные участки. Рутинная работа, лёгкие деньги.

К парковке возле супермаркета мы возвращались затемно. Поездка оказалась напрасной, добыча не покрывала нашего вознаграждения. Так что нападение никак нельзя было отнести на счёт конкурентов.

У машины нас ждали шесть мужиков с битами. Хельга потянула меня к мусорным контейнерам, а Дейв самоуверенно двинулся решать проблему. Ему на встречу вышел здоровяк. Как только "решала" завёл волынку про "давайте разойдёмся мирно", мужик коротко размахнулся и врезал Дейву по голове бейсбольной битой.

— Джон Кеннеди, нам нужен только ты. Девку не тронем, если подойдёшь сюда первым, — громко произнёс бугай, стоящий над телом Дейва. Я зачарованно взглянул на биту, закинутую на плечо, а ноги сами засеменили вперёд. Однако Хельга успела обойти меня справа и оттолкнула плечом. В руках она держала две большие бутылки из-под текилы. Не сбиваясь с шага, боец опустилась на колено, плавным движением грохнула их об асфальт, выпрямилась и легко побежала к машине, сжимая отбитые горлышки. Она не бросилась на ближайшего амбала, а нырнула под удар и атаковала его подельников.

Мужики сумели схватить Хельгу и даже повалить. Но удержать, а тем более избить циркулярную пилу с "розочками" вместо зубьев, было выше сил человеческих. К тому времени, как я осмелился выползти из-за помойки, все, способные двигаться, разбежались, бросив изрезанных товарищей, а Хельга заталкивала Дейва в машину. Мы отвезли его в больницу.

Следующим вечером со мной переговорил Лайонел. Он отказался от моих услуг и посоветовал забыть всё, что я видел, слышал и делал в закрытом клубе коллекционеров.

— Никто из нас с тобой больше не знаком, Джон. Нам не нужны проблемы.

— Но при чём здесь я? Я-то в чём виноват?!

— Друг мой, эти подонки приходили за Кеннеди, верно? А ты как раз Кеннеди, да? Джонни, пойми: мы уже потеряли хорошего человека, неужели мы хотим новых потерь? Эти парни имеют вопросы к тебе, а не к нам. Так что нам с тобой не по пути. Мы же не Кеннеди, да?

— Но я не из тех Кеннеди!

— А кого это волнует?

До выпускного бала я жил в страхе. Кто приходил за мной? Секта ненавистников Кеннеди? Конкуренты? Шантажисты ради выкупа? И что мне со всем этим делать?! Ау! Кто-нибудь, подскажите! Никто ничего не знал. Нападения не повторялись.

Анкета, поданная мной в Королевский колледж Лондона, получила положительный ответ. Европейский фонд Кеннеди оплатил первый семестр. Ближайшее будущее, вроде бы, определилось. Ужас воспоминаний слабел с каждым днём. Я провёл лето с семьёй святого отца. А осенью он умер.

Весь Мейбол рыдал не меньше недели, мама окаменела от горя, десятилетние близняшки заходились в плаче, а старшие сёстры стоически скорбели. Я примчался на первом же поезде и помог готовить похороны. Это была страшная потеря для всех. Но для меня она стала ещё тяжелее.

Оказывается, последние годы мама жила под гнётом маниакального желания отца положить всю семью костьми ради моего блестящего образования. Старшие дочери остались сельскими простушками, а младшие становились таковыми на глазах матери. Все деньги уходили на моё содержание. И едва тело святого отца остыло, моя добрая мать потребовала от американских богатеев переключиться на финансирование близняшек. Как объяснил мне позже дядюшка Оуэн, ему было безразлично, чьим ртом блудные дети едят с руки. Мальчик уже получил сполна, теперь надо кормить девочек? Что ж, окей.

Оплата следующего курса не пришла. От матери я получил такое объяснение: потеря кормильца поставила семью на грань выживания. Все средства брошены на прокорм малышек. И не надо говорить, что малышки разменяли второй десяток. Самостоятельно они себя обеспечить могут? Нет, не могут. Поэтому — вот.

— Ты же умненький мальчик, Джонни, ведь правда? Правда? Умненький и учёный. Почему ты должен платить за учёбу? Это тебе обязаны платить! И ещё пусть спасибо скажут, что ты к ним ходишь! Тебе же раз плюнуть получить бюджетное место! Ты и не заметишь, как они дадут тебе денег, лишь бы ты учился в их альме матери! А мы все будем молиться за тебя, дорогой мой мальчик! Не забывай писать почаще! Целую!

Разумеется, попечительский совет колледжа не нашёл причин для выделения гранта студенту-экономисту. Задатки нового Адама Смита во мне находились в столь малых дозах, что, будь они гомеопатическим средством, — жгли бы напалмом любую хворь. Я вылетел из колледжа со второго курса и Мейбол поднялся во весь рост перед моим внутренним взором. Бездонная лужа из детства раскрыла влажные объятья всем надеждам на счастливое будущее. Этого допустить было никак нельзя. Я соврал матери насчёт колледжа, перебрался в Лондон и занялся поисками работы.

Того минимального содержания, что я получал из дома, хватало на аренду койки в пригороде столицы. Вместе со мной в комнате жили два пакистанца. Как и мои, их мечты лежали далеко от родины. Как и меня, брать на работу бездомных неучей никто не стремился.

Мне сильно мешала громкая фамилия. От странного отпрыска знаменитого рода, лишённого образования и связей, эйчары ожидали подвоха и отказывали на всякий случай. С каждым новым провалом я снижал планку требований, пока не достиг дна.

Меня приняли менеджером-стажёром торгового зала в заштатный Аппстор. Хозяин держал эту точку из-за опасения подорвать престиж: закрыл магазин, значит, бизнес дышит на ладан. Покупатели заглядывали в нашу лавку редко, а покупающие покупатели были не то что редкостью, а скорее фантомом, ненаучной фантастикой, в которую никто не верил. Поэтому к заглянувшей в стеклянные двери женщине выпустили меня: я продулся в преферанс и отрабатывал проигрыш. В результате дама приобрела не только айфон, но и любовника.

Иногда Магда Свон шептала мне на ухо: "Я тебя сейчас трахну. Покрою, как конь кобылу", и мы, трясясь в горячке, бежали искать запирающийся уголок посреди шумной вечеринки. У этой коняшки имелся лишь один недостаток: супруг. Пока она прохлаждалась в Англии, шляясь по клубам и магазинам, мистер Свон надрывался на галерах в Америке маркетинг-директором фармкомпании Аллерган. Но этот изъян имел свои плюсы. Например, Магда не только покрывала меня, но покровительствовала. По её рекомендации я стал сперва репортёром, а затем экономическим колумнистом журнала "Замочная скважина". Кроме того, мои пакистанцы перестали быть моими. Я снял меблированную квартирку, и теперь врал матери более довольным голосом.

Наш роман мог длиться целую вечность, но как-то раз в очередной райский уголок вошёл парень, фиксирующий измену видеокамерой, и следом — мистер Свон. Магда закричала, а я забулькал, дёргаясь в ритме ударов по лицу. Муж и жена объяснились над избитым любовником. Мир между Свонами восстановился. Ибо кто такой этот мальчишка? Безымянный ублажатель, дилдо на ножках! Я же думал иначе.

Никто. Не смеет. Ударить. Кеннеди. Безнаказанно.

За долгие годы детства и юности меня били не раз. Но всегда находились смягчающие обстоятельства, позволявшие мне увильнуть от необходимости мстить. Сейчас было по-другому.

В меня будто вселилась Немезида. Под её руководством я пару недель выстраивал идеальный план разрушения жизни мистера Свона. Я изучил социальные сети в поисках инструмента возмездия. Я нашёл молоденькую аспирантку лаборатории Аллерган, которая проводила Рождество в Лондоне. Я случайно встретился с ней. Я соблазнил её. Я вытянул из девочки подробности работы над "Ботокс плюс", чья формула обеспечивала годовой эффект разглаживания морщин. Я заставил её подозревать руководство компании в нечестной игре. Я получал от неё донесения из Америки, как от шпиона в тылу врага. Я убедил и её и себя в том, что наши подозрения обоснованы, не смотря на отсутствие прямых доказательств. Затем я написал статью "Жертвы красоты": 11,3% случаев — аллергическая реакция, 3% — некроз тканей. Происшествия, которые вымарывались из отчётов лично маркетинг-директором ради скорейшего старта продаж. Индустрия бьюти-препаратов такое не прощает. И меч Немезиды покарал мистера Свона. Его уволили из Аллерган после внутреннего расследования.

А что стало со мной? Счастье моё засветило в рентгене, словно взрыв сверхновой? Ха! Как бы не так.

Я лежал на кожаном диване, оставленном мне в пользование хозяином квартиры, и слушал тихий храп Винсента. В 19 лет ему перебили нос, перегородка срослась криво и теперь, задремывая, он храпел. Кресло из Икеи под ним поскрипывало. Другой Винсент бесшумно спал в прихожей на топчане. Мои руки были примотаны скотчем к крюку люстры. Винсента и Винсента не интересовало, в каком виде я предстану перед особой королевской крови.

Почему я, такой умный, красивый и расчётливый, в итоге правильных и адекватных поступков всякий раз терплю поражение? И даже победы мои подобны пирровым! Что твориться с этим миром, где такие, как я, всегда прозябают среди отстающих?!